Неточные совпадения
«
Девочка — и та изуродована и кривляется», подумала Анна. Чтобы не видать никого, она быстро встала и села к противоположному окну в пустом вагоне. Испачканный уродливый мужик в фуражке, из-под которой торчали спутанные волосы, прошел мимо этого окна, нагибаясь к колесам вагона. «Что-то
знакомое в этом безобразном мужике», подумала Анна. И вспомнив свой сон, она, дрожа от страха, отошла к противоположной двери. Кондуктор отворял дверь, впуская мужа с женой.
Она встала ему навстречу, не скрывая своей радости увидать его. И в том спокойствии, с которым она протянула ему маленькую и энергическую руку и познакомила его с Воркуевым и указала на рыжеватую хорошенькую
девочку, которая тут же сидела за работой, назвав ее своею воспитанницей, были
знакомые и приятные Левину приемы женщины большого света, всегда спокойной и естественной.
Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его и смеясь повисла у него на шее, как всегда, радуясь на
знакомый запах духов, распространявшийся от его бакенбард. Поцеловав его наконец в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью лицо,
девочка разняла руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее.
— Ах, напротив, я ничем не занята, — отвечала Варенька, но в ту же минуту должна была оставить своих новых
знакомых, потому что две маленькие русские
девочки, дочери больного, бежали к ней.
Глагол — выдумывать, слово — выдумка отец Лидии произносил чаще, чем все другие
знакомые, и это слово всегда успокаивало, укрепляло Клима. Всегда, но не в случае с Лидией, — случае, возбудившем у него очень сложное чувство к этой
девочке.
А она, кажется, всю жизнь, как по пальцам, знает: ни купцы, ни дворня ее не обманут, в городе всякого насквозь видит, и в жизни своей, и вверенных ее попечению
девочек, и крестьян, и в кругу
знакомых — никаких ошибок не делает, знает, как где ступить, что сказать, как и своим и чужим добром распорядиться! Словом, как по нотам играет!
Девочка, сообразив выражение лица отца и матери, разрешила вопрос так, что это были люди совсем другие, чем ее родители и их
знакомые, что это были дурные люди, и что потому с ними именно так и надо поступать, как поступлено с ними. И потому
девочке было только страшно, и она рада была, когда этих людей перестало быть видно.
Моя маленькая драма продолжалась: я учился (неважно), переходил из класса в класс, бегал на коньках, пристрастился к гимнастике, ходил к товарищам, вздрагивал с замиранием сердца, когда в знойной тишине городка раздавалось болтливое шарканье
знакомых бубенцов, и все это время чувствовал, что
девочка в серой шубке уходит все дальше…
Между тем передо мною мелькали живые фигуры моих сверстниц, и я уже делал различие между
знакомыми мальчиками и
девочками.
Должно быть, во сне я продолжал говорить еще долго и много в этом же роде, раскрывая свою душу и стараясь заглянуть в ее душу, но этого я уже не запомнил. Помню только, что проснулся я с
знакомыми ощущением теплоты и разнеженности, как будто еще раз нашел
девочку в серой шубке…
На следующий день, сидя на том же месте, мальчик вспомнил о вчерашнем столкновении. В этом воспоминании теперь не было досады. Напротив, ему даже захотелось, чтоб опять пришла эта
девочка с таким приятным, спокойным голосом, какого он никогда еще не слыхал.
Знакомые ему дети громко кричали, смеялись, дрались и плакали, но ни один из них не говорил так приятно. Ему стало жаль, что он обидел незнакомку, которая, вероятно, никогда более не вернется.
Девочка, которая сбежала уже с холмика, услышала эти глухие рыдания и с удивлением повернулась. Видя, что ее новый
знакомый лежит лицом к земле и горько плачет, она почувствовала участие, тихо взошла на холмик и остановилась над плачущим.
Наконец гости уехали, взяв обещание с отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову в его деревню Алмантаево, верстах в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я был рад, что уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению ехать в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и
знакомых: с
девочками Мансуровыми она была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
Тут надо было расстаться. Пожав руку моему новому
знакомому, я протянул ее также и
девочке. Она ласково подала мне свою крохотную ручонку и, глядя снизу вверх голубыми глазами, спросила...
Учить Настеньку чистописанию, закону божию, 1-й и 2-й части арифметики и грамматике Петр Михайлыч начал сам.
Девочка была очень понятлива. С каким восторгом он показывал своим
знакомым написанную ее маленькими ручонками, но огромными буквами известную пропись: «Америка очень богата серебром!»
Услышав
знакомый голос,
девочки вскрикнули, зарыдали и бросились в переднюю. Панауров был в роскошной дохе, и борода и усы у него побелели от мороза.
— Скоро уже
девочка взрастёт. Я спрашивала которых
знакомых кухарок и других баб — нет ли места где для
девочки? Нет ей места, говорят… Говорят — продай!.. Так ей будет лучше… дадут ей денег и оденут… дадут и квартиру… Это бывает, бывает… Иной богатый, когда он уже станет хилым на тело да поганеньким и уже не любят его бабы даром… то вот такой мерзюга покупает себе
девочку… Может, это и хорошо ей… а всё же противно должно быть сначала… Лучше бы без этого… Лучше уж жить ей голодной, да чистой, чем…
Прежде всего
девочки нескладными и визгливыми голосами пропели предучебную молитву; затем законоучитель, именно
знакомый нам отец Иоанн, прочел прекрасную речь полусветского и полудуховного содержания: «О добродетелях и о путях к оным».
В этой, какой-то полусознательной переборке всех своих
знакомых Елена провела почти всю ночь, и на другой день поутру она отправилась в пансион на урок; там ей пришлось учить в довольно холодной зале испитых, мозглявых и страшно, должно быть, бестолковых
девочек, которые в продолжение целого часа хлопали при ней своими костлявыми ручонками по расстроенным фортепьянам.
В то самое мгновение в толпе раздался детский вопль и слова: «Ой, мамка! Мамка, мамка!» В то же время из среды ребятишек выбежала рыженькая хромая
девочка, уже
знакомая читателю, и поскакала навстречу Фатимке, вертясь на одной ножке и пронзительно взвизгивая: «Горюшка! Горюшка!..»
И то и другое удалось, и Орлова зажила спокойною, трудовою жизнью; выучилась под руководством
знакомых фельдшериц грамоте, взяла себе на воспитание двух сирот из приюта —
девочку и мальчика — и работает, довольная собой, с грустью и со страхом вспоминая своё прошлое.
Елена Ивановна и ее маленькая дочь пришли в деревню пешком. Они прогуливались. Как раз было воскресенье, и на улицу повыходили бабы и девушки в своих ярких платьях. Родион и Степанида, сидевшие на крыльце рядышком, кланялись и улыбались Елене Ивановне и ее
девочке, уже как
знакомым. И из окон смотрело на них больше десятка детей; лица выражали недоумение и любопытство, слышался шёпот...
Евдокия Антоновна. Ах, да, Олечка: я и забыла тебе сказать, что Полозовы сегодня звали меня ночевать. Это наши хорошие
знакомые, господин фон Ранкен, прекрасная семья! Ты не будешь скучать,
девочка?
Там и братняя семья, и другие родные и
знакомые, помня Марью Гавриловну еще
девочкой, наперерыв друг перед дружкой за ней ухаживали.
Знакомая уже ей старушка, лазаретная надзирательница, взяла за руку
девочку и подвела ее к небольшому столику.
Большие лучистые глаза горбуньи перебегали с одного
знакомого ей до мельчайших подробностей юного лица на другое… На птичьем личике Вассы они задержались дольше. Что-то необычайно тревожное, вспыхнувшее в глубине маленьких глаз
девочки привлекло невольно внимание тети Лели. Неожиданно припомнилось запоздалое появление накануне к обеду Вассы, ее встревоженное и беспокойное лицо. И румянец, пылавший на этом лице как вчера, так и сегодня.
Милый, милый лес,
знакомые избушки, темный погост с крестами, высокая колоколенка — вот что захватило и поглотило сейчас все существо
девочки Дуни.
Уж полно, не сон ли снится ей, княгине, ужасный и мрачный сон! С тупой болью отчаяния она смотрит на исколотые иглой пальчики
девочки, на ее бедный скромный приютский наряд, и слезы жалости и обиды за ребенка искрятся в черных огромных глазах княгини. А кругом них по-прежнему теснятся
знакомые Софьи Петровны во главе с самой хозяйкой дома. Кое-кто уже просит Маро Георгиевну рассказать сложную повесть «девочки-барышни», попавшей в приют наравне с простыми детьми.
Нестерпимо потянуло ее назад, в деревню… Коричневый дом с его садом казались бедной
девочке каким-то заколдованным местом, чужим и печальным, откуда нет и не будет возврата ей, Дуне. Мучительно забилось сердечко… Повлекло на волю… В бедную родную избенку, на кладбище к дорогим могилкам, в
знакомый милый лес, к коту Игнатке, в ее уютный уголок, на теплую лежанку… Дуня и не заметила, как слезинки одна за другою скатывались по ее захолодевшему личику, как губы помимо воли
девочки шептали что-то…
— Да, — встрепенулся брат. — У тебя гости, мне это сказала
девочка, я потому и не велел тебя звать, а пошел сюда сам. Я уже умылся в гостинице и на первый раз, кажется, настолько опрятен, что в качестве дорожного человека могу представиться твоим
знакомым.
До экзамена оставалось полчаса. Волновавшиеся донельзя
девочки (учитель географии Алексей Иванович не отличался снисходительностью) побежали к сторожу Сидору просить его открыть церковные двери, желая помолиться перед экзаменом. Он охотно исполнил наше желание, и я вместе с подругами вошла под
знакомые своды.
Переодевались
девочки в бельевой. Там было шумно и людно. Матери, тетки, сестры,
знакомые, няни и прислуга — все это толкалось в небольшой комнате с бесчисленными шкапами.
Девочка удалилась с узелком в клетушку и когда вернулась оттуда, то вряд ли кто из
знакомых и друзей узнал бы теперь Тасю.
Девочки, после этой угрозы, сразу присмирели и вовремя, потому что в эту минуту дверь распахнулась и в зал вошел
знакомый уже читателю высокий, худой господин, ведя за руку маленькую
девочку, в которой не трудно было узнать проказницу Тасю.
Явился
знакомый уже читателям черноглазый мальчик, одетый в какие-то яркие, обшитые позументами, тряпки, и заявил на расспросы надзирательницы, что кошку он не украл, a что ему подарила ее одна девочка-пансионерка, которую он видел две недели тому назад в окне.
— Стыдно, брат! Твой отец-покойник предводителем у нас был, матушка в уважении… Стыдно! Я у тебя уже месяц гощу и одну за тобой черту заметил… Нет у тебя того
знакомого, нет того встречного и поперечного, которому бы ты
девочки не предлагал!.. То тому, то другому… И разговора у тебя другого нету… Подсватываньем занимаешься. А еще тоже женатый, почтенный, в действительные скоро полезешь, в превосходительные… Стыд, срам!.. Месяц живу у тебя, а ты мне уж десятую предлагаешь… Сваха!..
С детства
знакомая со всеми достоверными преданиями о чертях и их разнообразных проделках в христианских жилищах, Марья Матвеевна хотя и слыхала, что черти чем попало швыряются, но она, по правде сказать, думала, что это так только говорится, но чтобы черт осмеливался бушевать и швырять в людей каменьями, да еще среди белого дня — этого она не ожидала и потому не удивительно, что у нее опустились руки, а освобожденная из них
девочка тотчас же выскочила и, ища спасения, бросилась на двор и стала метаться по закуткам.
Как бы в ответ на эту мысль, дверь отворилась и в комнату вошла
девочка лет пятнадцати — Настя, дочь
знакомого нам бравого швейцара, назначенная княгиней прислуживать камеристке.
Знакомые нам десятилетние
девочки, княжна Людмила Полторацкая и ее подруга служанка Таня, обратились в вполне развившихся молодых девушек, каждой из которых уже шел семнадцатый год.
— Смейся!.. я тебе говорю: на деве, которую я видел, лежит корона! Эта рука мне
знакомая. Я смотрел ее некогда у десятилетней
девочки в Роопе, в пятый день апреля.
И вообще в самой мягкой форме дали мне понять, что я совершаю явно неприличный поступок, вроде того, как если бы среди всеобщей трезвости я ханжи нализался. То же дали понять и встречные
знакомые на Невском: ах,
девочка!..
Он исписал альбомы
девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих
знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.